— Мне нужен ваш совет, доктор. По медицинской части…
— К вашим услугам.
— Перед тем как начать говорить, я хочу, чтобы вы дали честное слово…
— В чем?
— Что никому не расскажете о пашем разговоре, разве только я сам попрошу об этом.
— Это касается медицины? — нахмурился доктор.
— Да, в некотором роде…
— В таком случае нет необходимости просить меня о молчании.
— Доле обстоит несколько иначе, док. Вопрос касается не мня, а другого человека. Вы даете слово?
— Конечно, — произнес доктор тоном, ясно говорящим, что просить его об этом излишне.
Каван сразу же перешел к цели своего прихода.
— Хорошо, — сказал он. — Это касается командира. Дела обстоят очень странно…
Доктор пригладил встрепанные рыжие волосы.
— Буду рад быть вам полезен.
— Я хочу знать, доктор, не свихнулся ли Шэдде.
— Свихнулся? Шэдде?! — брови доктора поползли кверху. — Вы это серьезно?
— Вполне.
— Объяснитесь.
Первый помощник рассказал о радиограммах, которые Шэдде хотел получить при помощи Грэйси. Кончив рассказ, он откинулся в кресле, сплел пальцы на затылке и прикрыл глаза.
— Знаю, что это звучит чертовски глупо, но… предположим самое худшее, доктор… Когда он получит сфабрикованные им самим приказы, кто сможет воспрепятствовать ему запустить «Поларисы»?
— Вы! — решительно изрек доктор. — Вы сможете остановить его! Ракеты нельзя запустить без вашего участия, пока вы не наберете свой шифр на контрольном диске. А вы своевременно узнаете, что приказы эти липовые. Грэйси предупредит Саймингтона. Саймингтон вас. И вы откажетесь одобрить запуск ракет. В чем же проблема?
— Не так все просто, доктор, как хотелось бы, — покачал головой Каван. — Разве я смогу сказать командиру, что мне известно о том, что приказ сфабрикован им самим?
— А почему не сможете? — вопросил доктор.
— Ведь он тут же поймет, что мне рассказал это Грэйси! Представляете, что тогда начнется? Ладно, пусть. Но что будет со мной? Я отказался выполнить приказ. Подверг сомнению честность командира, усомнился в его здравомыслии… Это конец моей карьеры. Меня отдадут под трибунал.
— Вы так думаете?
— Уверен. Ведь командиром является он. Если он решил начать учебную тревогу по ложной радиограмме, какое право имею я перечить ему, хотя бы и считал, что он не должен так поступать? Но у адмиралтейства может быть иное мнение на сей счет. Начальство никогда на стянет на сторону офицера, особенно первого помощника, который не подчинялся приказу своего командира. Для этого существует скверное слово. Это называется бунтом. Предстаньте себе ситуацию: я отказываюсь выполнить приказ Шэдде. Что я могу сказать ему: «Я не желаю принимать участие в вашей игре, сэр, ибо знаю, что эта радиограммы сфабрикованы вами, и думаю, что им спятили»? Он немедленно арестует меня. После этого кто сумеет убедить военный трибунал в том, что Шэдде и в самом деле собирался запустить ракеты? Даже мы сами не можем точно знать, собирался ли он проделать это в действительности или нет. Неужели вы на понимаете, доктор, как все чрезвычайно сложно? Выход на создавшегося положения найти очень трудно.
— А вы не можете набрать на вашем диске неправильный шифр?
— Нет. Шэдде немедленно узнает об этом, так как Уэдди и Галлахер, которые должны будут проделать это следом за мной, не смогут набрать свой шифр. Их диски останутся неподвижны.
— Что же делать?
Каван пожал плечами.
— Это действительно чертовски сложная проблема. Ситуация, при которой, что бы ты ни сделал, все будет неправильно.
С несчастным видом он взглянул на доктора.
— Видите ли, я почти уверен, что это и в самом дела всего лишь учебная тревога. Только Шэдде проводит ее довольно странно, непредусмотренным образом… А что, если он в самом деле нажмет кнопку?!
Доктор с сомнением посмотрел на первого помощника.
— Не слишком ли это окольный путь?
Каван кивнул.
— Да. Но разве это не слишком окольный путь и для командира корабля, оснащенного «Поларисами», войти в сговор со своим радистом и через него посылать и получать ложные приказы? Вот что смущает меня…
Доктор облокотился о колено и подпер щеку ладонью.
— А разве мотивы Шэдде недостаточно правдоподобны? Он хочет провести учебную тревогу, но так, чтобы все были уверены, что она боевая. Он считает, что экипаж лодки в этом нуждается, и думает, что это поможет разрешить мучающую его проблему саботажа. Учитывая его комплекс, все это не так уж лишено смысла.
Каван затряс головой.
— Начисто лишено! Рассекретить меры безопасности только ради того, чтобы расшевелить личный состав и, возможно, изловить саботажника?! На это способен только человек со странностями!
— Шэдде как раз и является таким человеком со странностями, — отозвался доктор. — Вы сами только что сказали это. Он не обычный морской офицер.
— Возможно, вы и правы, — недовольно согласился первый помощник. — Я и сам так считаю. Но эти проклятые сомнения…
Доктор отбросил со лба прядь волос.
— Мне кажется, что ваши сомнения относятся к области фантастики. Как вы думаете, куда бы он нацелил ракеты?
Каван перекинул ноги через подлокотник кресла и посмотрел на доктора.
— Знаю, что это звучит безумно, доктор, но если он рехнулся — а предположите на секунду, что это так, — он может пальнуть по русским. Вы же слышали его сетования на то, что русские якобы оседлали Запад и катаются на нем как хотят, а у нас подрезаны сухожилия, потому что наша демократия является демократией такого рода, что мы не можем начать превентивную войну, и что время играет на руку русским, и всякий прочий бред? Помните, он говорил об этом в Скансене? Потом на мостике, сразу же после Стокгольма, он снова морочил мне голову. Спросил, не думаю ли я, что лучше рискнуть последствиями ядерной войны, чем покориться русским. Назвал их бандитами и убийцами. Понимаете, что у него на уме? Если он думает и говорит об этом, когда находится в нормальном состоянии, разве не может он попытаться что-нибудь предпринять, если у него будет помрачение ума?