Жалкие и несчастные, отправились они домой к Маргрэт, которая жила вместе с матерью. Шэдде позвонил первому секретарю посольства и объяснил все, что произошло. Маргрэт взяла трубку и подтвердила его рассказ.
Первый секретарь выслушал их участливо. Ждите, сказал он. Двадцать минут спустя он позвонил и сказал, что Шэдде не будет вызван в суд на следующий день и может покинуть Данию. Однако посольство дало обязательство, что, в случае если против Шэдде будет возбуждено судебное преследование, он вернется в Копенгаген.
— Много шума из ничего, — кисло заметил Шэдде.
— К сожалению, анализ крови не в вашу пользу…
Шэдде принялся протестовать, уверяя, что он не был пьян, и подробно перечислил все, что он выпил, сойдя на берег: двойное виски с содовой, пять или шесть рюмок вина — он не помнит точно сколько — рюмку коньяка с кофе, — и попросил Маргрэт подтвердить это.
— Я совершенно убежден, что вы не были пьяны, — сказал первый секретарь, — но вы хорошо пообедали и выпили, а датчане довольно серьезно относятся к нарушению правил движения. Однако не тревожьтесь. Завтра мы сделаем все, что в наших возможностях. Надеюсь, что дело будет прекращено. Однако власти настаивают на том, чтобы вы предъявили ваши права на вождение, — продолжал он. — Поэтому будьте паинькой и пришлите их завтра утром.
Шэдде мрачно поблагодарил секретаря посольства за помощь.
— Не стоит благодарности, мой друг, такое случается и в самых счастливых семьях. Сожалею, что вам не повезло. Конечно, — хихикнул он, — если вы решили приударить за моей хорошенькой секретаршей, вам следовало ожидать осложнений.
Шэдде было не до шуток.
В тот день в Копенгагене первый помощник командира корабля Каван и Бэгнелл были единственными офицерами с «Возмездия», которые смотрели футбольный матч между командами датской военно-морской базы и их лодки.
Каван был поклонником регби и находил футбол предельно скучной игрой, однако не пропускал ни одного матча с участием команды «Возмездия». Еще в начале своей морской карьеры он понял, что это являлось одним из правил, которых должен был придерживаться желающий выдвинуться офицер. Вот почему его долговязая фигура на краю футбольного поля и его грохочущее «Вперед, „Возмездие“!» стали привычными для команды, которая любила его и молчаливо восхищалась его верностью.
После матча Каван вернулся на борт и переоделся в форму. Среди пачки полученных радиограмм одна была от «Массива».
В ней сообщалось, что «Массив» завтра в 09.00 придет в Осло. Во второй радиограмме говорилось, что «Устрашение» уходит из Лок-Ю в 04.30. Среди распоряжений по кораблю одно касалось увольнения на берег: увольнительные матросам оканчивались сегодня в полночь, а офицерам в два часа утра. Каван закурил сигарету и, сев к столу, принялся за дневник. Он очень серьезно относился к ведению дневника и не пропускал ни одного дня. Затем написал письмо матери. Обычное письмо, главным образом о тех местах, где ему довелось побывать, и о своем здоровье. Между прочим, он вкратце и довольно уклончиво заметил, что у его командира весьма тяжелый характер, но, перечитав письмо, решил, что это довольно рискованно. Матери имеют склонность к болтовне, и глупо сообщать им о том, что находишься не в ладах со своим командиром. Он тщательно зачеркнул эту крамольную фразу так, что ее стало невозможно разобрать. Затем отправился в кают-компанию и принял предложенный Уэдди стаканчик.
— Где Саймингтон и Килли? — спросил Каван.
— На берегу, вместе с доктором и Галлахером.
— Что им там нужно?
— Вина, женщин и песен.
— Боже, надеюсь, что Осло не повторится!
— Возможно, что и повторится, — отозвался сидевший в углу за газетами Госс. — Они отправились в приподнятом настроении.
В кают-компанию вошел Баддингтон.
— Добрый вечер, джентльмены, — робко приветствовал он.
— Привет, мистер Баддингтон, — улыбнулся Уэдди. — Что будете пить?
— Вы очень любезны. Немного шерри, пожалуй.
Появился радист с депешей и показал ее Кавану и Уэдди.
— Когда мы отходим? — спросил мистер Баддингтон.
— В восемь тридцать, — ответил Каван.
Принесли шерри для мистера Баддингтона. Первый помощник и Уэдди подняли стаканы.
— Ваше здоровье, джентльмены, — заморгав, отозвался маленький человечек из адмиралтейства.
Десять минут спустя в кают-компании наступила обычная, как всегда перед ужином, обстановка. Мистер Баддингтон и Госс засели за шахматы. Это была их четвертая встреча, и она походила на первые три: Госс играл с яростной агрессивностью в, пожалуй, больше ни с чем, а его противник вел игру вдумчиво и осторожно и вскоре начал брать верх. Масгров читал, хмуря лоб. В одной руке он держал книгу, а другой теребил свою аккуратную черную бородку. Госс наклонился вперед и сделал ход слоном. Мистер Баддингтон поглядел на доску, затем на Госса и с тихим удивлением произнес:
— Но вы же отдаете ферзя!
Госс выдвинул вперед подбородок и яростно взглянул на доску.
— Действительно, черт побери!
— Перемените ход, — предложил Баддингтон.
— Никогда! Госсы играют честно. Сдаюсь. — Он посмотрел на стакан партнера. — Хотите еще?
— Нет, нет, благодарю вас! Я уже достаточно выпил.
— Достаточно? — прогрохотал Госс. — Вы бы не обыграли меня, если бы выпили достаточно!
Госс сложил фигуры в коробку. Баддингтон взял со столика «Дейли экспресс» и указал пальцем на заголовок: «БУРНОЕ ЗАСЕДАНИЕ ПАЛАТЫ ПО ВОПРОСУ АТОМНЫХ СУБМАРИН».