— Ради бога, Стид, о чем ты говоришь? — сказал Фейн, в котором ненависть и отвращение вызвали странный прилив энергии.
— Брось, старина. Мы связаны одной веревочкой. Ты, как и я, работаешь у Филиппа. Неприятный маленький человечек. Мне сказали, что его зовут Алоизиус. Ты должен знать правду. Он выдал меня кубинцам, и я скрываюсь от полиции. Последние три ночи я спал в такой дыре, что представить трудно.
Внезапно уголки его рта скривились в отвратительной гримасе.
— Видишь, нервы не выдерживают.
Окна задрожали от взрыва, а на улице зазвенели разбитые стекла. Фейн вскочил и снова сел. Крики, свистки полицейских, и визг шин резко затормозившей на повороте автомашины.
— Акт саботажа, — сказал Стид. — Это уже продолжается пару последних ночей. И даже стрельба. Везде убийства.
Он молча протянул стакан.
— Можно еще? Спасибо. Будь здоров.
Стид поставил стакан и потянулся от удовольствия.
— Ты, конечно, знаешь, что готовится высадка и что Филипп руководит этим представлением. Подозревая, что в последнюю минуту я могу явиться с повинной, что я и намеревался сделать, этот негодяй выдал меня кубинской разведке. Все было устроено довольно ловко. Один из моих самолетов, перевозящих взрывные устройства в консервах, был конфискован в аэропорту. Но обрати внимание на коварство этого человека. Он все устроил так, чтобы меня предупредили. Таким образом, мне удалось скрыться. Но я знаю, что если правительство не будет свергнуто, то через пару дней меня схватят и поставят к стенке. Теперь я должен бороться за успех вторжения. Ну, ты видишь, что мы с тобой связаны одной веревочкой. Оба мы.
Фейн попытался засмеяться, но это у него не получилось.
— Ты сошел с ума, — сказал он.
— Ты можешь считать меня дураком, но еще раз напомнить тебе, что наша единственная надежда выжить в данный момент заключается в повиновении. Мы должны сыграть важную роль в этой операции, и я уверяю тебя, что это единственный шанс выжить.
Фейн по-настоящему встревожился. Вначале он подумал любым способом отделаться от Стида, а затем сменить гостиницу. Спрятаться в каком-нибудь пансионате в лабиринте улиц на другой стороне центрального парка.
— Не говори глупостей. Редактор газеты послал меня сюда с заданием написать статью. Я намерен сделать это, а затем уехать. Я просто не понимаю, о чем ты говоришь.
— Твой редактор тоже работает на Филиппа, хотя он может и не знать этого. Именно по этой причине он послал тебя. Я понимаю твое нежелание еще раз ввязываться в это грязное дело. Я не хочу принимать меры, но ты должен знать, что твой последний разговор с Моралесом в Мехико записан на магнитофонную пленку, а копия прислана мне. Это очень веская улика против тебя может как-нибудь попасть в руки кубинской контрразведки. Ты это учти и помни, что мы вместе потонем или вместе выплывем.
Завыла сирена.
— Закрой штору, — сказал Стид, — а то будут стрелять по лампочке. Они начинают терять голову. Это еще полбеды. Если бы обстановка была иной, то я мог бы рекомендовать явиться вам с повинной и все выложить. Но если мы это сделаем, они могут нас выслушать и сейчас же оторвать головы. У нас нет выхода, и мы должны работать на Филиппа.
Дальнейшее препирательство казалось бессмысленным.
— Но ты забываешь о посольстве. Кто запретит нам отправиться в посольство и укрыться там, пока все это не кончится? — спросил Фейн.
— Дело в том, что тебя не подпустят к английскому или другому посольству на две сотни метров. Улицы оцеплены. Так всегда они делают в подобных случаях.
Фейн подумал, что остается только убить этого человека. Но как? Чем? В пустой комнате не было вещей, которые можно использовать как оружие.
В армии Фейн прошел двухнедельную подготовку убийства подручными средствами, но, как всегда бывает с армейскими курсами, это оказалось пустой тратой времени, так как в боевой обстановке ему не приходилось прибегать к этой жестокой и предательской технике убийства. В какое-то мгновение он представил себе, как он внезапно бросается на ошеломленного Стида, парализует его ударами в пах и живот, а затем душит его кромкой простыни. Но как заглушить крики и стоны Стида в панельном здании с неплотно закрывающимися дверьми и разбитыми вентиляционными трубами, в этой деревянной коробке, где печальные песни о любви, которые поет прачка на первом этаже, хорошо слышны на четвертом? Даже если Стид будет наконец задушен, что он будет делать с трупом?
Стид, вероятно, прочитал ненависть в лице Фейна и разгадал его намерения убить его. Сразу же исчезла его нагловатая развязность, а когда он заговорил, то в голосе появились плаксивые нотки.
— Ты должен понять меня правильно, старина. Мы должны успешно сотрудничать, или нас поставят к стенке. Это ужасный и неприличный способ покончить счеты с жизнью. Ты думаешь, что будешь относиться философски, но когда наступит этот момент, то все будет совсем не так, как ты предполагаешь. Я много раз видел это. Расстреливают молодые, необученные парни, которые часто не умеют целиться. Тебе не будут связывать ноги. Однажды несчастный стал бегать по двору, а офицер, который командовал расстрелом, бежал за ним и стрелял в него. Лично я хочу умереть в постели. Пусть будет рак, но только не это.
Фейн встал и отвернулся, чтобы уменьшить искушение убить его.
— Что я должен делать? — бросил он через плечо.
— Уверяю, что после этого тебя оставят в покое. Слово джентльмена.
— Я спрашиваю: что я должен делать?
— Мне понятно твое недоверие, но просто незачем тебя беспокоить. Сейчас из всей организации только ты можешь свободно ездить по стране. Насколько я знаю Филиппа, тебя после этого оставят в покое.