Подвиг, 1972 г., том 5 - Страница 19

— И Лагартера стоит того, чтобы там поохотиться?

Детское лицо Стида приняло несколько необычное выражение.

— Лагартера? — спросил Стид. — Хорошо. Великолепно, если тебя туда пустят.

— А почему могут не пустить?

— Не знаю. В Лагартере запретная зона. Хотя это, наверное, тебя не касается. Ты же здесь по приглашению, а это совершенно другой разговор. Во всяком случае, туда следует съездить. Лагартера — лучшее место для охотника.

Когда гости разошлись, Фейн понял, что в их присутствии они не могли разговаривать откровенно. Большинство из иностранной колонии не скрывало своей неприязни к кубинскому правительству, и Фейн понимал, что они считали его, по крайней мере, сочувствующим, если не настоящим красным. Как только они оказались наедине, Стид разоткровенничался.

— Беда в том, что я живу в такой среде, где каждый не может быть самим собой. Я, очевидно, отношусь к левым, как и ты. Но я ничего не говорю об этом. Только так нужно вести себя, если ты хочешь жить в обществе.

— Ты живешь здесь много лет? — спросил Фейн.

— Двадцать пять лет. Я не жалею об этом. Куба — чудесная, восхитительная страна, и, поверь мне, что бы тебе ни говорили и кто бы ни говорил, кубинское правительство знает, что делает. Многие хвалят старый режим, и, конечно, было неплохо, если не вникать в суть дела. Что касается меня, то я люблю заглядывать за кулисы. Я полагаю, что ты придерживаешься такой же точки зрения.

Мулатка с великолепной фигурой и широкой глупой улыбкой вошла, неся стаканы. Стид ущипнул ее сзади и подмигнул Фейну. Говорили, что он платит служанкам в три раза больше обычного и спит с каждой из них. Несмотря на детское выражение лица, в нем было что-то напоминающее Пика — потенциальная опасность.

Неприязнь к Стиду, вызванная первым впечатлением, была усилена несколько необычным обстоятельством. Фейн спросил, как найти ванную комнату, но ошибся дверью.

Он очутился в пустой, узкой, длинной комнате и увидел манекен с восковым лицом, одетый в дешевый, плотно облегающий фигуру костюм. На груди манекена была мишень с несколькими отверстиями. Фейн мгновенно понял назначение этого личного музея восковых фигур, который был непристойным и пугающим. Первоначально пустое выражение лица манекена было изменено нанесением складок у рта, придающими ему преувеличенное выражение боли. Фейну показалось, что лицо манекена карикатурно походило на его собственное.

Фейн почувствовал мгновенно острое и неосознанное отвращение — укол инстинктивного ужаса первобытного человека, который столкнулся с секретом, при помощи которого факир может лишить его жизни. Фейн, пятясь, вышел из комнаты, тихо закрыв за собой дверь. Стид, занятый виски, не заметил этого.

— Я сжился с окружающими, — сказал Стид. — Я люблю их, и они должны любить меня, иначе не разрешили бы мне бизнес, пересылки посылок между Кубой и США. Это, между прочим, строго конфиденциально, и кубинцы не хотят, чтобы об этом писали газеты. У меня несколько самолетов в Дакоте. В неделю два регулярных рейса.

— Разве американцы не пытаются что-либо предпринять в отношении этого?

— Ты можешь сделать, что хочешь, если знаешь как.

Он засмеялся высоким голосом, словно женщина, и сбил громадного черного жука, который упал на стол между стаканами, как уродливая пластмассовая игрушка.

— В старые добрые времена, — продолжал Стид, — как они говорят обычно, этот остров был раем для богатых и адом для бедных. Возьми, к примеру, этот дом. Он когда-то принадлежал сахарному магнату.

— …И здесь они устраивали оргии, — продолжал рассказ Стид, и его маленькие похотливые глаза заблестели. — После бегства миллионера здесь были найдены два-три скелета, закопанные в саду, как раз на том месте, где мы сидим, скелеты женщин. Так было в те дни, старые добрые дни. Девушка соглашалась прийти сюда заработать несколько песо, чтобы прокормить семью, и если дело заходило слишком далеко, то она исчезала, а кто будет искать ее.

Фейн почувствовал, что ему необходимо сказать несколько теплых слов в адрес социалистической Кубы. Он бросил несколько левых идей, и надеялся, что Стид не сразу обнаружит его неискренность.

— Лично я не могу говорить о прошлом, это мой первый приезд сюда. Я должен сказать, что трудно не проникнуться энтузиазмом и надеждой, которыми охвачены кубинцы, особенно молодежь. Стремление к образованию, самосовершенствованию. И я чувствую, что именно молодежь — будущее страны.

— Совершенно верно. Я согласен с тобой. Я испытываю то же самое чувство.

Ночная птица, усевшаяся на уродливую башню виллы-замка поблизости, закричала странно-печальным криком отчаяния.

— Кстати, — сказал Стид, — что касается поездки в Лагартеру, то я не возражал бы присоединиться к тебе. У меня там знакомый егерь. Он даст собаку. Без собаки там делать нечего. Между прочим, он большой знаток собак. У него есть собака отличных кровей, местной породы, чертовски ужасная, но безупречная. Поездка может быть удачной, я отдохну.

— Я скажу об этом товарищам из пресс-центра, — сказал Фейн. — Если мне разрешат, то почему бы нам не поехать вместе.

— Давай постараемся. Я был бы рад поехать с тобой. Может быть, смогу показать пару весьма интересных мест, которые ты не заметишь.

— Ты, очевидно, хорошо знаешь район.

— Знал когда-то хорошо, но не был там уже два года. Там должно быть сейчас лучше, после того как проложили дорогу. Раньше надо было миль пять ехать верхом. Сейчас от Ла-Вака до Верде можно доехать на машине.