— Однако вы получили такое разрешение.
— Это скорее относится к газете, которую я представляю. Наша газета считается крайне левой. Я же больше либерал.
Кларита говорила взволнованно. За столиком они выпили бутылку сладкого вина, которая в пересчете на английскую валюту стоила примерно 10 фунтов стерлингов. Он поражался изменению в поведении Клариты, на которую подействовал алкоголь, к которому она не привыкла.
— Все эти люди — контрреволюционеры. Правительство мирится с этим положением. Оно просто не обращает на них внимания.
— А вы случаем не контрреволюционерка? — спросил Фейн, который решил вести себя осторожно.
— Я хочу оставаться нейтральной. Революции разбивают семьи, они восстанавливают отцов против сыновей, а мужей против жен.
— Однако ваш муж отдал жизнь за революцию, не так ли?
— Мой муж хотел быть героем, — сказала Кларита и нехорошо улыбнулась. — Они все такие. Все хотят быть героями. Да, он был героем и убил самого себя. Беда в том, что он должен был распоряжаться героически жизнями других людей, как и своей собственной. Вы, вероятно, знаете, что у нас был ребенок. Мой муж был героем, и мы должны были жить в горах, где не было врачей. Ребенок умер. Вот что случается, когда выходишь замуж за героя. Мои жертвы не забыты. Меня избрали председателем местного СДР. Единогласно.
— Что такое СДР? — спросил Фейн.
— Комитет защиты революции. Такие комитеты создаются в каждом квартале. Я полагаю, что я сама виновата во всем, что случилось. Не надо было притворяться. Я притворялась, что меня интересует политика. Я это делала, чтобы понравиться Карлосу. Сейчас я устала от всего этого и хочу быть просто женщиной. Я хочу домой, к маме.
— Так вы намерены покинуть страну?
— Нет, — сказала она, — я не думаю о выезде, так как это совсем безнадежное дело. Больше всего на свете я хочу домой. Но это исключено, и я пытаюсь не думать об этом.
Она всхлипнула. Затем нашла платок и быстро провела им по глазам, чтобы вытереть слезы.
— Беда в том, что я наполовину кубинка, а наполовину канадка. Канадская половина говорит во мне сильнее, чем кубинская. Это происходит по той причине, что в раннем детстве я жила в Канаде, и мне было хорошо. Я не переношу тропиков. К тому же мой отец болен, и я хочу увидеть его.
Она положила свою руку на его руку.
— Извините меня. Я испортила вам вечер.
— Ничего подобного. Говорите, пожалуйста. Вам от этого будет легче.
— Я день и ночь мечтаю о Канаде. Как я хочу поехать туда!
— Это прекрасная страна.
— И люди там замечательные. Мои живут в Монреале. Я бы не пожалела ничего на свете, абсолютно ничего, только бы мне снова увидеть их.
— Что вам мешает поехать туда?
— Все. Я же председатель комитета защиты революции. Я переводчица. На Кубе переводчиков не хватает.
— Однако по закону вас отпустят, если вы попадите заявление. Вам только нужно подать заявление с просьбой о выезде.
— Я приношу здесь слишком большую пользу. Мне просто не разрешат выехать. Они придумают, как меня задержать.
— Но почему не попытаться?
— Это будет безумным шагом. После этого я стану контрреволюционеркой на подозрении. Мне кто-то должен помочь выехать из страны.
— О какой помощи вы говорите?
— Помощь из-за границы. От организации или кого-нибудь в этом роде. Кто-то с возможностями.
— Организация? — подумал вслух Фейн. В этот момент он был готов всей душой помочь Кларите.
— Я начинаю думать, что вы можете как-то помочь хне. Я понимаю, что глупо и неразумно рассчитывать на это. В самом деле, с какой стати вы будете помогать мне или кому-то, с кем вы знакомы только три дня?
— Я сделаю все, что смогу, — горячо сказал он. — Я сделаю все, что можно сделать. Вы понимаете это, не правда ли? Три дня или три года не имеет никакого значения.
Несколько позже они танцевали, и Кларита прижималась к Фейну.
— Прекрасно, — шептала она. — Я уверена, что все будет хорошо.
Фейн вернулся в гостиницу далеко за полночь. Он заказал разговор с Папци Сауерби на его домашний номер, и был поражен, когда его соединили через несколько минут.
— Она была бы нам полезна, — объяснял Фейн. — Она пару лет работала в агентстве «Пресса Латина». Кроме того, она свободно говорит на двух языках.
— Конечно, конечно. Мы сделаем все, что в наших силах.
— Нужно писать Моле. Мола возглавляет пресс-центр в Гаване.
— Я завтра же отправлю письмо.
Голос Оауербн был усталым и бесстрастным, без обычного трескучего энтузиазма.
— Тогда мы встречаемся третьего, — оказал Фейн.
— Подождите. Завтра вы получите телеграмму. Я срочно вызываю вас в Канаду. Выезжайте немедленно.
— Я вас нс понимаю. Выезжать немедленно? Что-то случилось?
— Фридландер. Довольно неприятное дело развернулось о тех пор, как вы уехали. Я не могу много говорить по телефону. Дело в том, что полиция эксгумировала его тело.
— Эксгумировали? Что же это все означает?
— Его жена пошла к ним и сказала, что его жизни угрожала опасность. Она знала, что он умер не от сердечного приступа. Во всяком случае, они эксгумировали и обнаружили яд.
— Вот так штука!
— Это случилось в день вашего отъезда. Полиция полагает, что кто-то бросил капсулу яда в его кофе.
— Невероятно! — воскликнул Фейн. — И в таком городе, как Торонто! Неправдоподобно!
— Довольно нехорошее дело со всех точек зрения. Некоторые обстоятельства меня просто пугают. Все это заставило меня дослать телеграмму. Вам нужно срочно возвращаться домой.